ВТОРОЕ ДЫХАНИЕ

ВТОРОЕ ДЫХАНИЕ

Wednesday, July 4th, 2007

ЛЮДИ НАШЕГО ГОРОДА

(на вопросы нашего корреспондента отвечает доктор Борис Бальсон)

На прошлой неделе в редакцию нашей газеты поступило письмо. Мы приводим его целиком, без сокращений и исправлений:

Мне тридцать шесть лет. Половину этого срока я мучилась бронхиальной астмой. Иногда приступы наступали три-четыре раза в день, и почти каждую ночь я просыпалась от удушья. Не стоит особенно долго комментировать подобную жизнь, правда? Проще сказать, что это была не жизнь, а пытка… В Ленинграде в Институте Пульмонологии меня лечили гормональными препаратами, которые – хотя и значительно помогали мне – вызывали множество побочных эффектов. Я очень надеялась на американскую медицину и, честно сказать, это было одной из причин для эмиграции. Но, к сожалению, американская медицина не сумела коренным образом улучшить мое состояние.

Обо всем этом я говорю сейчас в прошедшем времени, так как встреча с доктором Борисом Бальсоном просто перевернула мою жизнь. Сейчас вам пишет практически здоровый человек, человек, которому не просто помогли, а которому – мне хочется сказать – вернули возможность полноценного существования. Доктор Бальсон отличается редкостным даже среди самых хороших и внимательных врачей – участием к пациенту и вдумчивостью. Он подобрал для меня оптимальную по своему действию комбинацию препаратов и провел лечение иммунотерапией. За шесть месяцев наступило улучшение, дыхание мое полностью нормализовалось и – что самое главное: сейчас я практически не принимаю лекарств. Душащий меня кошмар прекратился. Я не просыпаюсь по ночам от ужаса, что мне нечем дышать, я не закашливаюсь во время спектакля, так как это бывало раньше, когда приходилось, зажав рот платком, выбегать из зала… Я – свободна!


Единственное, чего мне жаль, так это того, что встреча с чудесным доктором не случилась раньше…

С уважением Марина Толмачевa

Прочитав это письмо, мы сочли необходимым встретиться с доктором Борисом Бальсоном и поговорить с ним. Не только о медицине. Обо всем. И – вот сейчас перед вами запись этого разговора.

Корреспондент. Доктор Бальсон, вот, смотрите, какое письмо получила по Вашему поводу газета. Будьте добры, прокомментируйте…

Борис Бальсон: Дело в том, что препараты, которыми мы здесь пользуемся, резко отличаются от наших российских препаратов. Они очищены и гораздо более эффективны. Преднизолон, например, вызывал массу проблем в России, здесь же этого практически не происходит. Я помню, кстати, что в России была огромная нехватка лекарств, что конечно, не давало врачу возможности “развернуться”. Здесь -другое дело…

Кор: Но ведь Ваша пациента Марина лечилась и в Америке?

Б. Б: Понимаете, аллергология – не формальная наука. Это своего рода искусство. Причем, искусство, так сказать, ювелирного характера. Нужно очень тщательно проанализировать состояние больного, прислушаться к каждой мелочи, каждой жалобе, составить картину по крупицам и назначить такую комбинацию лекарств, которая подействует. Это непросто, и далеко не все врачи – “ювелиры”, честно сказать.

Корр: Можно вас спросить: сколько лет Вы в Америке?

Б. Б: Одиннадцать.

Корр: Что было главной причиной Вашего отъезда?

Б. Б: Достаточно простая причина. Две вещи были мне ненависти в России: коммунизм и антисемитизм. Я помню день и даже час, когда я сказал себе, что в России не останусь. История была вот какая: после окончания института я очень хотел работать на Скорой помощи. Пошел к заведующему “Скорой” Ивану Николаевичу (фамилию не помню!). Он мне говорит: ” Прекрасно. Врачи нам нужны. Придете на распределение, мы вас затребуем.” Прихожу на распределение. Во главе комиссии сидит дама по фамилии Баскакова. Спрашивает меня, где бы я хотел работать. Я отвечаю, что разговаривал с Иваном Николаевичем, и меня берут на Скорую помощь. Она качает головой:” Нет, мы решили направить Вас в поликлинику.” Я так и подпрыгнул: “Иван Николаевич! (а он тоже сидит в комиссии!) Как же так? Вы же мне обещали!” Он на меня смотрит невидящими глазами: “Молодой человек, а врать не надо.” Я опять к Баскаковой:” Послушайте! Я ведь закончил институт с отличием, у меня столько наград, неужели я не могу сам выбрать себе работу?” “Можете, – отвечает она, – повесить свои награды на стенку. А работать будете в поликлинике”.

Помню, как я вышел на улицу, шел по Желябова, лицо мое горело.

“Нет, – сказал я себе. – Хватит. Я здесь жить не буду.”

Это было 16 июня 1980 года. Через четыре месяца подал заявление в ОВИР и после этого семь лет был в отказе. Так что в Америку я приехал только в 1987 году…

Кор: Как сложилась Ваша профессиональная судьба в Америке?

Б. Б: Мне, как и всем приехавшим врачам, пришлось пройти долгий и тяжелый путь, прежде чем я приступил к медицинской практике. Интернатуру я прошел в Браунском университете, резидентуру – в колледже Альберта Эйнштейна в Нью Йорке. Специализировался в университете Томаса Джефферсона.

Корр: Банальный вопрос, простите: сравнивая российскую и американскую медицину, что Вы можете сказать в пользу последней?

Б.Б: Уровень среднего американского врача выше уровня среднего российского врача, – вот, что очень существенно. Я подчеркиваю: среднего. В России есть прекрасные врачи – не хуже, а часто и лучше американских. Но общая подготовка, “training” врачей гораздо лучше и общее отношение к этому гораздо более серьезное. Здесь нет совсем плохих врачей, которых в России было великое множество, так что средний уровень – гораздо, гораздо выше российского.

Корр: Что Вам не нравится в американской медицине?

Б. Б: Медицина в Америке – это не только искусство лечить больного, но и огромный бизнес, поставленный на коммерческую основу. Это накладывает своеобразный отпечаток на взаимоотношения больного с врачом. Для большинства врачей, приехавших из России, это непривычно и огорчительно.

Корр: Относите ли Вы себя к категории врачей-фанатиков, для которых ничего, кроме медицины не существует?

Б.Б: Нет, любой фанатизм мне неприятен. Во всех формах, во всех проявлениях.

Корр: Ну, тогда кстати будет вспомнить, что зимой я слышала в Вашем исполнении сонату Шуберта и” Лебедя” Сен Санса. Это было на выступлении театра “Баламут”, помните? Вы играли замечательно! Вы учились, разумеется?

Б Б: Музыка началась в моей жизни, когда мне было четыре года. Папа сам хорошо играл и мечтал, чтобы я как можно быстрее сел за рояль. Он повел меня на прослушивание в школу при консерватории. Я зашел в класс, папа остался в коридоре. Через какое-то время меня выводят и говорят папе, что, мол, очень, конечно, жаль, но у Вашего ребенка – полное отсутствие слуха. Оказывается, дело было так (передаю семейную легенду!): мне сыграли какой-то кусочек и попросили прохлопать ритм. Я же понял, что учительница просто требует аплодисментов. И будучи вежливым ребенком начал неистово ей аплодировать…

Но мне взяли домашнего педагога и через два года я поступил в музыкальную школу, которую успешно закончил.

Корр: Чем стала музыка в Вашей жизни?

Б.Б: Ну, музыка – это лучшее, это, как я думаю, самое потрясающее, что есть в искусстве.

Корр: Тогда я Вас спрошу о другом: я читала в русскоязычных изданиях Вашу беллетристику. Скажите, откуда у Вас берутся сюжеты? Из жизни, из практики?

Б.Б: Писать я начал давно, еще в школе. Нет, сейчас я не придумываю сюжеты, я действительно черпаю их из жизни. У меня ведь, как Вы правильно заметили, – практика. То есть люди. А люди – это всегда живые сюжеты…

Корр: Печатаетесь ли Вы в американских изданиях?

Б. Б: Да, у меня появились статьи в ведущих американских журналах по аллергологии. Вы не забыли, что я аллерголог, да? А то читатели решат, что я только пишу рассказы и музицирую!

Корр: Но мне ужасно хочется поговорить с Вами о жизни вообще, можно? Вот, такой, например, вопрос: всем известно, что эмиграция – большое испытание, что она ломает людей. Согласны?

Б. Б: Нет, не согласен. Я считаю, что человек формируется в детстве и выносит во взрослую жизнь те ценности, которые были заложены в детстве. В метаморфозы личности я как-то не верю. Почему хороший человек, пройдя эмиграцию, должен оказаться подонком?

Корр: А что Вас вообще привлекает в личности? В человеческой личности независимо от времени, места и “образа действия”?

Б. Б: Привлекает меня порядочность, отталкивает отсутствие сострадания.

Корр: Что же, в таком случае, Вы особенно цените в Америке?

Б. Б: Я скажу так, страна определяется как хорошая или плохая, порядочная или нет в зависимости от ее отношения к старикам. То, что в России происходило и происходит со стариками – это национальное бедствие, не говоря уж о позоре. Я вовсе не все принимаю в Америке, но ее отношение к старикам меня восхищает. Что мне не нравится здесь, так это поверхностные отношения между людьми. Мне это мешает.

Корр: И последнее: что-то вызывает у Вас душевную аллергию?

Б. Б: Я врач, я с аллергией умею справляться. А если серьезно, то давайте отвечу Вам словами поэта. “Голод голодных и сытость сытых” – вот, с чем трудно примириться, правда? Вот отчего – если задуматься – начинаешь задыхаться…