Мой путь

Мой путь

Когда--то очень хотел написать о своем становлении врача в Америке, даже задумывал книгу.В свое время написал домой отцу и друзьям десятки длиннющих писем.Но все эти идеи быстро растаяли ,когда прочел 4-х томную «Еврейскую сагу» Владимира Голяховского. Там в 4-м томе «Это- Америка» идет очень точное и достоверное описание резидентуры и врачебного пути , который мы все так или иначе прошли.

Повторяться расхотелось. Есть ,конечно,штришки, так что тема не закрыта.Помните поэта Сергея Острового, который заявил коллегам «Вчера написал несколько стихов про любовь.Похоже тему закрыл...» J)Но в целом описание у Голяховского вполне ,на мой взгляд, реальное и достоверное. Хотя,кто знает, может в будущем ...

Вспоминаю 2008 год.У меня в оффисе неоднократно ,особенно раньше в 90 и нулевые годы, бывали визитеры из России- так называемые «новые русские». Не скрою, отношение у меня к ним весьма брезгливое .В огромном большинстве это персонажи ,обладающие гремучим сочетанием диких понтов, снисходительно - покровительственного отношения к другим, не сумевшим сесть на «зелень» и к тому же всепроникающей российской агрессивностью.Однако случаются и приятные исключения.

Появился пациент где-то лет 55-60, москвич, весьма интеллигентного вида с сыном, у которого были какие-то проблемы со здоровьем.За несколько визитов мы как-то очень мило пообщались.Старший в семье рассказал, что он сидит в совете директоров то ли Газпрома, то ли Газ нефти- не важно и вроде я ему приглянулся. Совершенно неожиданно он рассказал мне , что в Москве открывается американская поликлиника ,спонсируемая его организацией ,и он хотел бы ,чтобы я там возглавил отделение аллергологии. Когда я ему сказал, что у меня нет никаких намерений возвращать ся в Россию,он возразил , заявив, что в Москве мне положат ту же зарплату ,что я получаю в Бостоне в долларах и предложил назвать цифру. Я поблагодарил его и отказался.

Через несколько дней я рассказал эту историю своему тогда 22-х летнему сыну с явной пижонской гордостью .«Смотри, сынок, я за деньги не продаюсь»

Сын спросил меня:

-Папа, а если бы он предложил зарплату в 2 раза больше ты бы согласился?

-Я бы и за двойную зарплату не поехал туда»- довольный собой ответил я.

-А если в 10 раз больше зарплату дали бы- поехал ?

-Ну если бы в 10раз поехал бы, но постарался бы свалить назад как можно скорее.Не продаюсь я,сынок.-

-Да нет ,пап, как видишь ,ты продаешься, только ты дорого стоишь- вполне резонно возразило мне мое безусое чадо , мгновенно поставив меня на место.

Но действительно материальные соображения вообще не играли никакой роли в моем решении уехать из СССР , поскольку после окончания нашего института я зарабатывал в еще крайне юношеском возрасте более чем достойно.Моя первая жена не работала, да и до жены у меня все было совсем неплохо.

После института я остался жить только с мамой,которая была уже на пенсии, а папа ушел из семьи к другой женщине. Очень быстро я понял что в Советском Союзе для подавляющего большинства врачебная работа не приносит никакого финансового удовлетворения, зато индивидуальное предпринимательство было разрешено . Этим я немедленно воспользовался и решил открыть переводческое бюро на дому ( немецкий и английские языки) по совместительству.

Я исправно развешивал на столбах тетрадные листочки в клеточку с ослепительной рекламой фирмы «Рога и Копыта» по всяческим переводам.Поверьте, в 80 х годах с блестящими лингвистическими познаниями большинства населения,это предприятие отпично развивалось. Довольно быстро я понял ,что переводами могу зарабатывать в 6 раз больше, чем на свои 1,5 врачебные ставки.Моими клиентами естественно были не сотрудники ООНовских миссий, а нерадивые школьники- митрофаны, которым я исправно писал контрольные за деньги, студенты- дипломники и ,представьте себе, различные соискатели кандидатских и докторских диссертаций.

Для диссертаций им требовались обзоры иностранной литературы по их дисциплинам, что я и охотно делал. Моя помощь новоявленным профессорам и доцентам оценивалась до 3000 рублей, что, как Вы понимаете, были весьма неплохие деньги. Работа над обзором у меня занимала примерно 2,5-3 месяца. И все это дополнительно к моей неустанной работе по воспитанию школьных и студенческих митрофанов.

Диссертанты, правда преимущественно были не медики,- моя клиентура чаще была среди среднеазиатских и кавказских нефтяников, периодически попадались физики, почему-то плохо склонные и иностранным языкам. Изредка биологи ,но те шли больше в удовольствие. Зато без лишней скромности замечу, что вскоре я был безупречно и на международном уровне подкован в самых тонких вопросах крекинга и возгонки нефти, недурно в геологии.В конце я уже настолько обнаглел, что потихоньку даже делал обзоры по квантовой физике, в которых откровенно не понимал ничего.

А потом заимел ребенка и стал жить в финансово весьма удачном союзе, получил в приданое, квартиру на проспекте Художников, дачу в Орехово и даже какое -то старое передвижное устройство от которого категорически отказался по причине полного нежелания иметь дело с авторемонтной индустрией советского периода.

Так что рассказ о моей голодной советской юности, вечных мыслях о хлебе насущном и борьбе с дефицитом , мягко говоря ,не вполне будет соответствовать реалиям. И, тем не менее, когда в 1987 году я получил звонок с рекомендацией в течение 14 суток покинуть страну на свете не было более счастливого человека, чем я.

Думаю что с 11-12 лет, я страдал абсолютно неизлечимой болезнью-хронической ненавистью к стране проживания по меньшей мере 4-й степени.

Как это возможно в 11-12 лет? Такое очень редко, но случается.

Конечно для этого немало сделала моя мама, у которой расстреляли первого мужа в 38 году и которая потеряла тогда ребенка. Думаю не стоит рассказывать о ее чувствах по отношению к стране проживания. Разумеется я всегда слышал постоянные увещевания родителей- надо быть лучше других, потому что ты-еврей ( кстати почему?) и тебя никуда не возьмут.

Между тем до 5 летнего возраста был отьявленным антисемитом- черносотенцем,пока в средней группе детского сада кто-то меня не назвал евреем. Пришел домой и рассказал об этой дурацкой шутке родителям.До сих пор помню свое детское потрясение, когда родители подтвердили этот страшный факт моей биографии. Как я по-детски рыдал, понимая что мой мир бесповоротно рушится.

Нет, я учился в суперпривилегированной английской школе , да и не в самые мракобесные 60-е- начало 70х годы.У нас в школе открытый антисемитизм был тогда не в моде , меня не обижали, учился я отлично, был внешне совершенно лоялен , даже активничал по молодости лет.

Но разве не слышал я от родителей рассказы о проблемах на работе, связанных с национальностью? Разве не знал от дальнего родственника, как его лупили ежедневно в классе в самом еврейском городе страны Одессе, просто за то что фамилия у него была Маргулис. Разве не видел отца, которому запороли блестяще защищенную диссертацию в ВАКе? Д а и вообще я категорически отказывался воспринимать какую либо ущербность моей еврейской нации.А ведь я прекрасно помню те отвратительно-мерзкие времена когда даже произнесение этого слова носило какую то паскудно ущербную коннотацию.

Возможно многих это не задевало,-д ети все таки. Но я был всегда горд и упрям и вероятно часто гонорист и второкачественность или некачественность свою или родителей просто отказывался воспринимать ни при каких обстоятельствах.

При этом большего интернационалиста, чем мой отец я в своей жизни не знал.Он был махровый атеист с пламенной ненавистью к религии, и еще большей к любому виду национализма, в том числе и еврейского.

Каждый день моего детства я слышал отовсюду какие-то бодрые красивые слова и видел, что с реальностью ничего общего они не имеют. Каким-то нутром чувствовал ложь во всем, везде ,и постоянно, даже когда мне было 12,13 14 лет. Это меня убивало.Ложь, тотальная ложь во всем, которую, как ни странно я ощущал с очень раннего возраста.Возможно это были книги, может быть рассказы мамы.Радостная кумачово- красная упаковка и черное бездонное днище внутри.Разумеется я никогда ни с кем об этом не говорил.Очень рано я научился играть в правила предлагаемой игры.

Знаю что это выглядит для многих очень странно. Ребенок .Обеспеченная жизнь .Тем не менее хорошо помню, как еще в 12 летнем возрасте, когда мы были в Прибалтике во время ввода войск в Чехословакию ,которое в нашей семье было воспринято однозначно негативно, я спросил отца под шикание мамы,- « а зачем мы вообще здесь живем?». Кстати уже тогда я регулярно слушал вражеские голоса.

Мой сын меня спрашивал , когда я решил что хочу уехать.Всегда стесняюсь говорить правду,какое-то уж очень раннее созревание, зачем выпендриваться.Но понимаю что лет в 12 я уже четко понимал ,что хотел бы уехать из Союза.Но хотел бы одно.А реальность?

Папа с высшей степенью секретности.Мама- тоже на работе с подпиской- руководитель планового отдела номерного авиазавода в Ленинграде.Ни малейшего бунтарского темперамента у меня и в помине не было. Желание вставать хоть в какую- то оппозицию государству и тем более ознакомиться с тюремной системой никогда у меня не возникало .Я и сейчас не могу понять смысл существования евреев –российских оппозиционеров.Зачем бороться за что-то в стране ,где ты всегда чужой? Но мерзость и лживость всего окружающего я всегда ощущал как-то очень ясно, несмотря на абсолютно нормальное детство с обязательными атрибутами благополучного еврейского мальчика- английская школа, музыкальная школа, бассейн, книги и даже регулярные каникулы на Черном море или в Прибалтике.

В отличие от многих, свое детство помню достаточно плохо, во всяком случае как-то без деталей, но что я точно вынес из него и что наверное невероятно помогло мне в жизни- это не знания и даже не навыки- это прежде всего умение правильно учиться и способность долго ,настойчиво и ревностно трудиться, Наверное во многом это и определило мое будущее.

Никаких великих талантов у меня сроду не было-но всегда учился по максимуму по всем предметам.И не из - за больших способностей. На мой взгляд они у меня весьма средние.Во всяком случае в жизни повезло встречать людей с гораздо большими талантами,Главный пример- отец с феноменальной фотографической памятью, уникальной степенью начитанности, да и вообще блестящими и руками и головой.При этом с полной неспособностью и ненавистью к планомерной, регулярной,нудной и тоскливой работе.Это кстати часто бывает у людей исключительно одаренных.

Он всегда удивлялся, если я что-то не схватывал с лета и доверительно сообщал, что будет проверять ,откуда у него в роду такие идиоты.

Однако несмотря на весь мой врожденный дебилизм, я действительно очень хорошо выучился учиться, улавливать главное, выжимать суть,- научился искусству мнемонических правил запоминания, пусть немного, но надолго.Как же мне это пригодилось в Америке, когда я готовился к десяткам сложнейших экзаменов.А зад у меня всегда был достаточно широким- это явно от мамы.

Так что папа только хватался за голову, когда я готовился к экзаменам в медицинский институт по 15- 16 часов и высказывал мне пожелания типа- ты бы сходил девок потрахать что ли, болван, вместо того чтобы просиживать здесь штаны днями.Ему моя занудливая усидчивость казалась прямым оскорблением династии Бальсон.

Впрочем к академическим успехам меня вела не столько врожденная пытливость ума, а скорее элементарный физиологический страх попасть в армию, поскольку понимал, что отвратительная комбинация умеренных физических возможностей и безбрежного гонора и гордыни означала бы быстрый и неотвратимый каюк на советском армейском поприще.

Так или иначе в 73 году я благополучно поступаю в медицинский институт.Никакой протекции от Игоря Михайловича Воронцова у меня не было,но мне было сообщено что специально Jзаваливать меня не будут. Этого было достаточно,- у меня были все пятерки,кроме сочинения, за которое получил четыре и очень удивился. Экзамены в Союзе сдавать вообще было гораздо легче, чем в Америке.

Там прежде всего требовалось умение поболтать, расположить к себе экзаменатора, произвести впечатление, что у меня обычно хорошо получалось.В Америке впечатление о тебе никого не волнует, зато требуется прежде всего быстрота мышления, реакция и хорошие нервы,- что никогда не было моим коньком, поэтому здесь мои многочисленные эказамены я хотя и почти всегда сдавал с первой попытки, но обычно без блеска ,зато интервью ,как правило, проходили на ура,кроме единственного раза.

Перенесемся ненадолго в 1994 год,когда я ищу fellowship по аллергологии и иммунологии.Уже закончена резидентура, уже степень MD, даже поработал педиатром полгода в Квинс Госпитале, ищу fellowship ,то есть посылаю заявления в разные университеты и жду приглашения от заинтересованных университетов и аллергологических программ медицинских факультетов на интервью.

Получил интервью в Колумбийском Университете.Прошел интервью хорошо , получил приглашение в Университет.Но не годится.Требуется жить рядом с Университетом, то есть в Манхэттэне, стипендия весьма маленькая, я у меня первая жена не работает, ребенку 10 лет, нужна школа, а в Манхэттэне public schools отвратительные, на частную школу никаких средств не хватит, да и жизнь в Манхэттене очень дорогая. Всюду клин, куда не кинь.

Но у меня и другие приглашения остаются.Университет Ратгерс в Нзюарке,Нью Джерси- там тоже прохожу with flying colors без проблем. Но Newark тогда внешне представлял Сталинград десять лет после второй мировой войны.Бандитские группировки, выбоины от осколков и пуль на стенах домов.Да, есть островок спокойствия в центре города- университетский кампус- ну а вокруг надо ходить только с автоматом Калашникова.Не годится.

Но у меня остаются еще приглашения и, главное ,мечта моего советского врачебного прошлого.Вы все поймете сразу же.National Jewish Center. Аllergy ,в Денвере,Колорадо.И,представьте ,туда у меня тоже приглашение на интервью.

Сбывается мечта идиота.Обязательно там буду.Прилетаю в Денвер.Городок так себе. Маленький центр.Периодически ковбои в высоких сапогах.Русское коммюнити в основном из Бобруйска и Киева.Но природа вокруг невероятно-сказочная.Потрясающие Скалистые горы и безбрежные равнины.При этом жизнь не дорога и вполне доступна .Вообщем присматриваю нам район для проживания.И в приподнятом настроении поутру направляюсь на интервью.

Было известно что интервью у меня будет проводить сам Ervin Gelfand.Его фамилия любому аллергологу хорошо известна ,так что представлять его не стану.Захожу слегка развязной уверенной походкой к нему в кабинет.Все демократично.Никаких секретарей. Кабинет большой, с библиотекой. Приветствия.У меня домашняя заготовка.После небольшого рассказа о резидентуре и работе с некоторым подобострастием заявляю ,что доктор Гельфанд- мой почти что кумир со студенческой скамьи Ленинградского Медицинского Института, когда я изучал аллергологию , Бета аллергическую теорию астмы и нагрузочные пробы с астмой по его работам .Сразу вижу, что моему визави это очень нравится.Ему приятно сознавать, что в далекой России, в некоем Ленинграде аллергологи изучают его науку по его же работам.

Это ведь совершенное заблуждение, что большинство умных людей не любят лесть.Еще как любят. И, кстати очень серьезно к себе относятся. Это удел только абсолютно избранных Б-м, суперумных и суперталантливых обладать способностью относиться к себе иронично и умением издеваться над собой. Над другими запросто.Над собой – как правило никогда.

Так или иначе вижу что Гельфанд поплыл и стал таять.У нас уже вполне дружеская беседа, и я планирую фанфары по возврашении в Нью Йорк. После довольно длительного, дружеского и милого трепа так, между прочим, Гельфанд меня спрашивает. «А какой научной темой для ислледования по иммунологии вы бы хотели у нас заниматься?»

Все,он уже мой,- расслабленно проносится у меня в голове. Остапа явно несет от наглости. «Доктор Гельфанд,- широко улыбаясь заявляю я- я вообще- то собираюсь стать доктором аллергологии и право же, просиживать штаны занимаясь research –это как-то удел не для меня.» Хорошо еще что я не назвал его, голубчик.

Выражение лица у моего уже почти состоявшегося босса резко меняется ,и он едва ли не выталкивает меня из кабинета.А говорят наглость- второе счастье.

Позднее я нашел fellowship в Thomas Jefferson University in Philadelphia ,( у меня там тоже было приглашение на интервью, я был поосторожней, и , наученный горьким опытом, напирал на скрытый потенциал совершить революцию в теоретической иммунологии ) ,которую и благополучно закончил в 1996 году.

Но вернемся в Медицинский Институт в Ленинграде.С одной стороны, попав в Институт я ощутил невероятную личную свободу.После 7 дневного рабочего дня с 9 утра до 12 ночи в школьные годы- школа, ,музыкалка, потом училище еше вечерами, уроки, занятия музыкой дома, бассейн ,-всегда без выходных- я вдруг почувствовал себя полным бездельником.

Подумаешь, посидеть над книгами месяц во время сессии и что-то поделать в перерывах. После 5 вечера свободен как птица, да и воскресенья свободные. Детство меня очень закалило и в институте я себя чувствовал совершенно свободным человеком.

При этом учился я хорошо, закончил инститит вторым по успеваемости на курсе после блестящего Лени Чурилова- он сейчас профессор патологии в Санкт Петербургском Университете-но опять таки вовсе не из- за больших способностей.Мне очень помогала выработанная способность эффективно учиться, чего у своих однокурсников я не замечал. У меня были неплохие отношения с институтскими одногрупниками, но дружил я гораздо больше с одноклассниками- последние были гораздо ярче и интереснее.

Зато в Институте заразу антисемитизма уже стал замечать на собственной шкуре .Декан курса Владимир Ильич Гордеев, хотя и относился ко мне лично вполне нейтрально, по информации производил внятное впечатление антисемита.Он был из каких-то армейских врачей , закончив Военно Медицинскую Академию,так что это не исключено,хотя не хочу клеить ярлыков не зная наверняка. За 6 лет он лично мне не сделал ничего плохого и так сказать мирился с моим существованием ,тем более что я всячески старался демонстрировать полную общественно- политическую лояльность , явственно проявляя все холуйские тенденции родимой стороны.

А у меня виртуозно получалось.Язык был всегда подвешен хорошо.Изучить дебильный бред,который мне требовалось издавать было очень несложно.Так что на дохлой ниве социалистического застоя я даже вроде дослужился до должности заместителя секретаря по идеологии.Если бы они только знали какую змею они согрели у себя на груди.Впрочем ,когда я познакомился достаточно хорошо в Бостоне с бывшим полковником КГБ и резидентом разведки Константином К ( он вполне известен, бежал за Запад в 2003 году), то я успокоился.

Я был не худшим секретарем по идеологии у Владимира Ильича J

Никаких практических идей по отьезду где-то до 5-го курса у меня и не было.Мало ли что я хотел. Этого было совершенно недостаточно. И дело не только в закрытой работе отца или бывшей секретности матери.Никаких родственников и даже знакомых на Западе у нас не было, прыгать с борта круизного теплохода или ползти по барханам Средней Азии через границу мне не хотелось категорически. Так что, хотя я и восклицал вместе с «нашим все» Александром Сергеевичем «черт догадал меня родиться в России с душою и с талантом», но абсолютно никаких поползновений в этом направлении не предпринимал.

Возможно будет интересно узнать, много ли я вынес из Института. Я очень много узнал в Институте, но при этом ничему не научился. Советский медицинский институт давал прекрасный набор знаний , вполне сравнимый с тем, чему обучали в лучших Американских медицинских школах, но абсолютно не учил никаким медицинским навыкам.Выпускники быть может знали все, но абсолютно ничего не умели.

Сколь униженным я себя чувствовал, когда начинал инернатуру в США через 8 лет после окончания мединститута и ,кстати, ординатуры, смотря на своих американских однокурсников, закончивших 4 года американского Университета.

Мне казалось,они умеют делать все, а я чувствовал себя совершенно потерянным идиотом.В США все интерны свободно делали катетеризации по Зельдингеру в любой локализации, на 3-м месяце интернатуры катетеризации предсердия по Фоли , я не говорю о ресусцитации,мелкой хирургии, электро шоке,интубаций,биопсий,чтения кат скана и рентгенограмм. Трудно представить, через что надо было проходить, чтобы хоть как-то нагнать эти дефекты образования.Повторю, что базовые знания нам давали на вполне современном уровне, но практическая врачебная подготовка была ниже плинтуса.

Но вернемся к институту.После 3-го курса некоторые студенты уезжали в стройотряд ы за границу.-Югославия, ГДР, Польша,.Болгария. Почему бы не попробовать,подумал я. В конце концов Владимир Ильич даже выдвинул меня на Ленинскую Стипендию, которую впрочем потом через семестр отобрал под каким то пустяшным предлогом.

Так или иначе я принес заявление на поездку в Югославию . «Нет, Бальсон, ни в какую Югославию- мы вас конечно не пошлем»- почесав затылок ,проговорил Великий и Ужасный. Я похолодел, поняв в какой Калашный Ряд я полез со своим рылом.Но затем Большой Брат смягчился и сказал : «А вот насчет Польши,мы подумаем».

Каким счастливым я летел домой. Как же я был польщен доверием партии и правительства и высокой оценкой моей идеологической работы.Если за великое право быть полноценным гражданином, все что от меня надо Большому Брату - рассказы об американском империализме и сионистской военщине , да проведение каких-то идиотских комсомольских инициатив - да ради Б-га. Я буду им вешать лапшу на уши каждый день, коли им так хочется. Как видите, железная принципиальность не являлась наиболее отличительной чертой моего характера.

Я немедленно стал собирать необходимые заявления от девяти потенциальных участников намечающегося заграничного вояжа,которые необходимо было напечатать на машинке.

У нас дома был старенький трофейный Ундервуд , и комсорг курса попросил принести его ,чтобы напечатать под копирку требуемые бумаги. Я сложил в маленький чемоданчик пишущую машинку и понес его вечером на квартиру кого-то из будущих заграничных вояжеров.

К сожалению моя деятельность совпала по времени с милицейским месячником –облавой на распространителей нелегального самиздата и владельцев подпольных орудий преступления. Сотрудник 34 отделения милиции, находящегося напротив нашего дома на углу Мончегорской и Большого проспекта , немедленно остановил потенциального самиздатчика, вышедшего из дома и потребовал предьявить содержимое моего чемоданчика.

Увидев трофейный Ундервуд, вероятно 70- летней давности производства, милиционер долго рассматривал его как взрывное устройство направленного действия и, осторожно изьяв потенциальное орудие преступления , скомандовал мне проследовать в отделении милиции напротив. По прибытии и до выяснения личности меня поместили в обезьянник при входе вместе с тремя проститутками,которые к моей мужской гордости стали проявлять ко мне знаки внимания. Впрочем до серьезного дела не дошло, поскольку в 4 часа ночи,проверив мои документы, выяснив с Владимиром Ильичем обстоятельтва моего дела из узилища меня выпустили к вящей радости испуганной мамы.Так что Владимиру Ильичу я был обязан спасением из застенка.

Так закончилась моя первая , но не последняя встрча с правоохранительными органами и где-то уже через 3-4 месяца большой толпой мои друзья- одноклассники провожали меня покорять Европу с Витебского вокзала.

В Польшу я ехал в составе группы ,возглавляемой доцентом Иван Степановичем Подосинниковым.Мое поведения там как студента советского вуза было так безупречно, что, находясь в Кракове ,я не решился даже посмотреть музей Освенцима, боясь быть заподозренным в сионистой прокладке. Зато я успешно прошел тест на полнейшую лояльность и выдержанность.

Где-то году в 1978, уже на выездной волне, я познакомился с друзьями родителей -Филановскими, у которых сын уезжал в Америку.У нас была совершенно мимолетная встреча ,но Саша (так звали их сына) обещал мне писать письма с отчетами.Я с интересом отнесся к его предложению , хотя и не слишком зацикливался на этом. Америка или Марс были далеки, а меня беспокоили вопросы распределения.

Несмотря на мой академический суперстатус и впечатление полной лояльности, я вполне понимал ( хотя мне это было обидно и омерзительно) ,что никакая ординатура, даже у Игоря мне не светит.Я знал, что Игорь Михайлович очень уважал отца и ценил его помощь в написании его кандидатской диссертации ( папа практически сам придумал и сделал ему в институте всю аппаратуру для его теста Брдичка), но до такой степени боится обвинений в создании «сионистского гнезда» на кафедре, особенно из за опасения,что кто-то узнает о его сомнительном происхождении, что никогда и ни при каких обстоятельтвах не возьмет меня на кафедру.

Помню как жалко я улыбался, когда на выпускном вечере в ресторане «Турку» ,декан института Капитанаки вполне дружелюбно спросил меня «А почему Игорь Михайлович не оставляет вас на кафедре? Вы же у него вроде председатель студенческого научного общества?» Не знаю ,то ли он был сильно под градусом, то ли изрядно поглупел.Конечно полагалось ответить, что горю желанием показать себя на переднем фронте в поликлинике, на участке, отблагодарить родную партию и правительство за обучение. К сожалению я никак не мог согнать с лица какую то жалкую гримасу, которая вероятно была следствием мышечного спазма. Тот просто не позволял мне что-то сказать.Декан изучающе посмотрел на мой спазм и пошел танцевать.

А я был направлен между тем в интернатуру на год в детскую больницу номер 6 Дзержинского района, -теперь она называется, по моему, Больницей Христа Спасителя .Подобное переименование мне трудно связать с чем-либо кроме происков Госдепа, поскольку интернатура в больнице Христа Спасителя в основном запомнилась мне только больничным двориком,который был смежным с единственной Ленинградской Синагогой, так что впервые я мог воочию наблюдать какие то еврейские празднования в том числе и веселую Симхат Тора, которая традиционно являлась ярмаркой местных еврейских девиц

На притязания местных невест внимания я не обращал, так как завел серьезные отношения с медсестрой Людой, которая по совместительству оказалась дочерью начальника североморской базы Военно морского Флота.При этом отверг соблазнительные предложения больничного шохета гланд, он же заведующий ЛОР отделения, познакомиться с его дочкой на выданье.Это знакомство могло стать ключевым в моей биографии,поскольу ЛОР врач был гландиозный светило в своей области и говорят делал шикарный бизнес по отрезанию гланд у педиатрического населения Ленинграда .Я был горд тем что устоял и не дал себе продастся за деньги. Пожалуй это осталось единственным воспоминанием от педиатрической интернатуры.

А тем временем подступало реальное распределение.Я понимал что из Ленинграда меня не вышлют, поскольку отец к тому времени ушел из семьи, а мама, как больная и престарелая, считалась у меня на попечении. Но где я буду работать?

В больницу не возьмут. 5 пункт, знакомых влиятельных нет, Игорь затаился, с дочкой влиятельного ЛОР врача лоханулся. Дико не хотелось в поликлинику на участок. Из года интернатуры 4 месяца я провел на участке в поликлинике и получил свое представление об этой работе.

-Пойду- ка я Скорую Помошь, решил я и подал документы главврачу педиатрической Скорой Помощи Ленинграда ( увы, не помню его фамилию).Он очень приветливо изучил мои документы и с энтузиазмом гарантировал «Можете считать что вы уже работаете у меня.Я буду в комиссиии по распределению и Ваше место за вами.»

-Не все так и ужасно- на Скорую возьмут- - 3 года пролетят, а там посмотрим-подбадривал я себя солнечным сентябрьским утром, направляясь в Главное Управление Здравоохранения Ленинграда (ГУЗЛ) на улицу Желябова для распределения.Отлично помню этот день.Папка с дипломами, грамотами при мне, и я чувствую себя совершенно спокойным, понимая ,что предстоит простая формальность. Меня вызывают в комнату, где сидят инструктор ГУЗЛА Вера Баскакова,уже знакомый мне главврач Скорой и еще кто-то.Баскакова с трудом выговаривает мою фамилию и меланхолично сообщает, что я направляюсь в поликлинику Дзержинского района.

В полном отуплении я обращаюсь к Главврачу Скорой и просительно говорю: «Но вы же обещали мне 2 дня тому назад работу на Скорой». Не отрывая глаз от своих бумаг и снисходительно улыбаясь, Главврач бросает мне : «Вот только врать не надо ,молодой человек.Я вас в первый раз вижу». В последней отчаянной попытке я обращаюсь к Баскаковой и ,презирая себя, начинаю бормотать, что вот у меня диплом с отличием, вот грамоты о научных работах и докладах и я всего лишь прошу направить меня работать на Скорую Помощь .Баскакова брезгливо оглядывает меня и заявляет :»А вы лучше повесьте в рамку к себе на стену свои дипломы. А пока что пойдете работать ,куда вам скажут.»

Отлично помню как из телефона -автомата на Невском я позвонил Воронцову и дрожащим голосом спросил : «Игорь Михайлович, что происходит, мне и на Скорую путь закрыт?» «Бориска,- с абсолютным спокойствием произнес Воронцов- не стоит так нервничать, иди домой, выпей коньяка и успокойся».

Как же я ненавидел Баскакову,ГУЗЛ и все окружающее меня дерьмо, не понимая, что никто в моей жизни быть может не сыграл столь важную позитивную роль ,как эта государством посаженная бюрократка и антисемитка. Я долго брел домой с Желябова на Петроградскую тем сентябрьским днем 1980 года и точно знал, рано или поздно, когда-либо, но я сделаю все возможное , чтобы никогда не жить в этой стране.

Через 2 дня мой отец, который уже тогда жил в другой семье, явился в Главное Управление Здравоохранения со всеми своими медалями и орденами и как высшую милость ему пообещали что меня направят в неотложную помощь Калининского района вместо участковой поликлиники.

Работу в неотложке я кстати вспоминаю очень тепло.Во первых в этой периферийно -ленинградской и супернепрестижной неотлоге работали прекрасные люди, немало евреев, не нашедших более приличной работы, к тому же как правило отличные врачи-педиатры.В огромном большинстве они были намного старше меня и относились ко мне очень по- отечески.

К сожалению не помню всех их имен, но некоторые запомнил даже почти 40 лет спустя.Кстати там был отличный коллектив шоферов, со многими из которых я очень дружил, а с моим шофером дядей Вовой у меня просто сложились почти отцовски- сыновние отношения. Он не только учил меня водить машину, но еще любил просвещать о работе и современной жизни.Некоторые из его перлов помню и сейчас типа «Хороший водила, это не тот ,кто быстро едет, а тот кто редко останавливается» или «Запомни, сынок, если ты даешь взятку, и у тебя ее не взяли, то просто ты мало дал». Прекрасно помню доктора Михаила Жолткова, взявшего шефство надо мной, который очень многому научил меня в практической деятельности врача- педиатра. Главное это то,что коллеги научили меня быть может самому ценному в практике, как Вы точно заметили,способности дифференцировать между ситуацией, требующей экстренного внимания и ситуацией латентной, не ургентной. Как же сильно это помогло мне в моей дальнейшей карьере.

А работа сама по себе была исключительно выматывающей. Работали начиная с 5 вечера до 9 утра через день или два. В Ленинграде это означало практически постоянную работу в темное время суток с непрерывным катанием по гигантскому Калининскому району с его как старыми районами,так и новострйками. Спать изредка в летнее время удавалось только какими то урывками, а зимой в сезон соплей часто мы вообще не ложились. Тяжкая работа была и у шоферов, которые были вынуждены в холодное время года часто выходить ночью к своим машинам и заливать горячую воду, чтобы двигатель не замерзал. С антифризами было очень плохо. Либо просто коротали время в нагретых кабинах машин, если выпадала такая возможность.

Молодое поколение врачей было представлено только мной и доктором Мишей Городецким,( если не путаю точного написания его имени) парнем хотя и постарше меня, но все же также не достигшим 30- летнего возраста.Мишу в коллективе не жаловали.Он был весьма неглуп, вполне професссионален, но конфликтен и понятно ,что это не вызывало позитивных эмоции у коллег. Этакий борец за справедливость, всегда обливающий помоями начальство и систему.Особой его мишенью была главврач поликлиники, к которой мы относились, Алла Николаевна Шипилова. «Ты не представляешь, какая она стерва и антисемитка, -делился он со мной, рассказывая как она его здесь гнобит ,муштрует и дискриминирует.

Честно говоря, я не замечал на неотложке никакого антисемитизма. На мой взгляд это был очень теплый и дружеский многонациональный коллектив врачей и шоферов.Главврача я никогда не встречал. Но,памятуя о своем жизненном опыте, Городецкому не возражал, продолжая тесно дружить и сотрудничать с коллегами.

Однако идиллия идиллией , а очень быстро, буквально спустя 4 месяца после начала работы на неотложке, я решил выполнить данный себе обет и начал подготовку подачи документов на выезд.

Сейчас почти 40 лет спустя, совсем немногие представляют себе ,что означало в 80 годы подача документов на выезд из страны. В одночасье из пусть и второсортного изгоя, но все таки гражданина, ты превращался в бесправного врага партии ,народа и страны.Все сравнительно быстро кончалось , если тебе везло и разрешали выезд. Ну а если нет , то в таком положении ты мог оказаться на многие годы или навсегда, как тогда казалось.

Разумеется тебя не принимали никуда на работу- кому ты нужен- отказник. Если ты был скажем моложе 28 лет, тебя старались забрить в армию, после чего у тебя вообще не было никаких шансов уехать, в связи с возникшей «закрытостью и секретностью» после армии.Хотя формально тебя не могли выгнать с работы, но создавались все условия, чтобы тебе не захотелось появиться на работе опять. При этом КГБ или ОВИРу- Отделу виз и разрешений,- не обязательно и требовалось информировать все надлежащие инстанции, хотя иногда они так и делали. Чаще поступали проще- требовали, чтобы ты сам принес в ОВИР формальное письмо- заявление на выезд с подписью руководителей учреждения, партийного босса и главы профсоюзной организации с места работы ,заверяющих что они знают о твоем намерении совершить предательский поступок по отношению к своей стране.

После чего проходила проработка изменника.На комсомольском, партийном ( если ты был членом партии), профсоюзном собрании тебя распинали ,обвиняя в том ч,то ты пренебрег долгом гражданина СССР, воспользовался данным тебе образованием, доверием и подло решил предать Родину, давшую тебе все.Потом тебе ,как правило ,все таки давали необходимую бумагу, но на работе ты задерживался недолго.

Разумеется попытки найти другую работу было обречены на провал, поскольку информация о твоем предательстве немедленно передавалась с прежнего места работы , и ты оставался в безнадежной ситуации безработного. Длительная безработица в СССР однако квалифицировалась как преступление - тунеядство с последующей уголовной ответственностью и возможностью высылки из города.

В 1979 году выезд из страны был хотя и не открыт для евреев свободно , но сравнительно возможен. Почти 50000 человек получили разрешение, что было немало с учетом количества желающих ,испытывающих вполне естественный животный страх, переступая порог ОВИРа .

Мы решили экстренно собирать документы.Мама всецело поддерживала меня.Мой американский приятель Саша, с которым я состоял в активной переписке, давал мне ценные указания, как получить вызов, как наилучшим образом собрать надлежащие документы и конечно подробно рассказывал о своей новой американской жизни в таком манящем городе Толидо, что находился в штате Огайо.

Процесс пошел.Мы быстро получили вызов, оперативно собрали соответствующие бумаги и собирались с духом чтобы вступить на пусть и заманчивую ,но опасную и полную проблем и переживаний стезю изменника Родины.

Тем временем в декабре месяце советские войска вступают в Афганистан для оказания так называемой братской помощи и расстрела действующего руководства соседнего государства. Негласно советским руководством эмиграция была прекращена. Я ,надо сказать, не сразу осознал потенциальную связь между расстрелом друга советского народа и товарища Хафизуллы Амина и нашим выездом из страны. Документы были собраны и мы решили не мешкать.

Районный Отдел Виз и Разрешений Петроградского Района Ленинграда находился в весьма обшарпанном помещении с множеством маленьких комнат.Посетителей было немного.,явно меньше ,чем служащего персонала. Дамы, вполне еще молодого возраста, сновали с отсутствующим видом с какими то бумажками в руках.

Одна такая весьма миловидная Овировка -инспектор из Москвы в 90 годы была моей пациенткой, а днями подрабатывала в местном русском книжном магазине .У меня завязались очень дружеские отношения с новой эмигранткой . Как-то я ее спросил: «Ну, послушай, как же так, вот ты годами гнобила таких ,как я и мне подобных, а при первой возможности свалила в Америку.Это как-то вроде неприлично.»

-Неужели ты не понимаешь, что мне было совершенно все равно, я просто исполняла приказы,»- ответила красотка, полностью повторяя линию защиты военных преступников на Нюрнбергском трибунале.

Так или иначе, инспекторша взяла собранные документы и строгим прокурорским тоном обратилась к маме. «Белла Борисовна,- сказал она ,читая по анкете,- ладно ваш сын,он еще молодой, неопытный, незрелый, но Вы, Белла Борисован, Вы- мудрая пожилая женщина. Зачем вам надо уезжать со своей Родины в вашем преклонном возрасте .Неужели Вы не понимаете ,- там хорошо где нас нет?

Вот я туда и хочу ,где вас нет,- не растерялась мама.

В конце концов документы у нас с мамой взяли. Однако немедленно возник следующий этап. Надо было заверить наше заявление на выезд в Израиль на постоянное место жительство у руководства на работе, то есть у звериной,как ее называл Миша Городецкий, антисемитки Аллы Николаевны Шепиловой.

Даже сейчас,почти 40 лет спустя, помню те эмоции , которые я испытал, постучав в ее кабинет. Совершенно высохшими голосовыми связками, едва ворочая шершаво- бугристым языком я отчаянно пытался произнести неприлично-матерное слово-Израиль, но у меня ничего не получалось и я, только отводя глаза ,жалко совал ей в руку квиток с моим прошением о выезде на постоянное место жительства.Потом я отбежал поближе к входной двери, стараясь держаться рядом с путями отхода.

Вместо истошных воплей и упреков,Шепилова,искоса поглядывая на мой квиток и спорадические телодвижения, предложила мне присесть .Глотка так пересохла, что я даже не мог выдавить из себя «спасибо» или «я лучше постою.

«.Вот, сейчас начнется»-пронеслось у меня в голове. Я колебался на месте , как классический верующий еврей. не в силах сделать какое- либо решительное движение. Было ясно что к поездке в Израиль я готов.

Поняв, что я совершенно невменяем, звериная юдофобка, Алла Николаевна только грустно сказала: « Я вас прекрасно понимаю, помню через что проходили мои дочери, поступая в медицинский институт,- у меня муж-еврей . Удачи Вам»- а потом размашисто подписала завление.

Спасибо Вам, доктор Шепилова, Я никогда не забуду,как Вы грустно подписывали нужную бумагу тогда и никогда не забуду, что никому Вы ни слова не сказали о моем намерении уехать позднее в последующие 7 лет. Только очень сожалею, что никогда не имел возможности поблагодарить вас лично. Разве косвенно, написав эти строки.

Но вернемся к моей истории.Документы мы подали и быстро влетели в отказ. Просто через пару месяцев нам прислали бумажку где на официальном бланке было написано, что в выезде нам отказано поскольку инстанциями это было признано нецелесообразным.

Постепенно я нахожу и связываюсь с группами таких же отказников и мне дают адрес и советуют нанять адвоката , который полуподпольно занимается подобными щекотливыми делами.

Собрав необходимую и весьма солидную сумму около 2000 рублей я созваниваюсь со своим будущим спасителем и он назначает нам с мамой встречу в своей квартире в центре города.Невысокого роста ,тощенький,непрерывно курящий армянин около 60 лет проводит нас в свой кабинет со стенами выложенными деревянными панелями, что повергает меня в полное восхищение.

Он нажимает кнопку в большом письменном столе.Входит красотка лет на 30 его младше. «Знакомьтесь, это моя жена Надюша,- говорит адвокат и просит ее принести чай.Хорошо помню, что тогда 40 лет тому назад такая разница в возрасте супругов смотрелась экзотически, совсем иначе чем в наше время. Шикарная квартира, деревянные панели кабинета , молодая красотка , -все смотрелось как в иностранном фильме.

Деньги наш Плевако небрежно смахнул в выдвижной ящик стола и быстро соорудил нам текст письма на имя Леонида Ильича.Потом он сооружал петиции на имя Константина Устиновича Черненко.Потом также ловко писал прошения на имя Юрия Владимировича.Вожди умирали один за другим, а результат был всегда одинаковый. Труды нашего адвоката переправляли в районный ОВИР, откуда нам регулярно сообщали ,что письмо рассмотрено, но по прежнему в выезде нам отказано за нецелесообразностью .

А жизнь так или иначе продолжалась.С деньгами вроде все было неплохо, но физически я был совершенно истощен и измотан, бодрствуя через ночь на неотложке и вкалывая днями напролет на переводах. А главное никакой надежды. Сколько это будет продолжаться ? За это время успел выучить немецкий, отшлифовать английский, даже заделать ребенка .А в остальном те же известия.В выезде отказано. Ночная неотлога. Дневные Митрофаны.

Наконец в 1984 году раздается звонок из ОВИРА. Срочно подавайте документы ,если не раздумали. Будущая мать моего ребенка отлично знала ,что многие годы мы сидим с мамой в глухом отказе , но все равно она в полном ужасе.Она тоже хочет ехать.Но у нее свои проблемы, включая негативное отношение родителей ,да к тому же мы все понимаем, что если мы опять начнем выездную эпопею уже с ней- это будет конец. После долгих уговоров и слез мне удается убедить ее, что она сможет уехать из этой клетки,только если я вызову ее вместе с нашим будущим ребенком, уже находясь на Западе .В конце концов мы опять подаем документы с мамой по настоятельному требованию ОВИРА и через 2 недели получаем ту же бумажку « в отьезде вам отказано за нецелесообразностью».

Отчаяние? Можно ли так назвать ситуацию, в которой я оказался- не знаю. Как-то я совершенно отупел от бесконечных ОВИРовских игр, от постоянного стремления сохранять надежду на будущее.Еще один Леонид, Константин, Юрий, череда полудохлых бандитов. Жизнь идет, уже 28. Неотлога ночью и митрофаны днем, а в свободное вреня походы по овировским инспекторам. Какая –то бессмыслица существования. А сколько еще это все продлится?

Шепилова, и я еще раз хочу отдать ей должное, стойко молчит, и даже спрашивает меня при очень редких встречах,- как дела.Я развожу руками.

Мама, видя полнейшую беспросветность , все таки решается позвонить Игорю Михайловичу и униженно просит его взять меня в ординатуру, или помочь попасть в любую больницу на худой конец.

Как ни странно Воронцов соглашается, и в конце 1984 года я попадаю к нему в ординатуру на кафедру .

Пытаюсь спросить себя, много ли дала мне там клиническая ординатура? Увы, неутешительный ответ.К стыду своему просто не могу вспомнить ничего значимого. Кроме того что не надо было работать наконец ночами, что было для меня уже само по себе абсолютным счастьем.Дома тем временем, появился ребенок, семья,домашние обязанности.

Из ординатуры помню только внушительные обходы Игоря Михайловича с огромным количеством сотрудников кафедры и ординаторов на Литовской улице. Врезался в память эпизод, когда я спас шефа,как впрочем и его свиту от тотального промокания в моче 3-х летнего ребенка. Какой-то пациент педиатрической клиники без штанов стал бегать вокруг толпы светил и, радостно прыгая вокруг шефа , открыл свой брандспойт которым, к ужасу окружающих стал поливать как шефа так и ординаторов.

Я проявил исключительную реакцию и истошно заорал на голоштанного ребенка -«Прекратить» , спасая честь мундира босса . Надеюсь пациент вырос и не стал заикой, но помню ,что все дико потешались над моей попыткой закрыть амбразуру.

Вспоминаю также ассистента кафедры Диму Коростовцева с которым мы делали какую- то работу на велоэргометре с астмой физических нагрузок.Он, кстати на меня всегда производил очень благоприятное впечатление своей благородно-аристократической внешностью, импортными ароматами и особенно всегда изысканно ухоженной бородой. Так что вероятно он не зря ныне заведует кафедрой.

Велосипед, кстати, позволил мне получить специализацию по аллергологии.Неловко ,но ничего другого я не могу вспомнить из этих 2- лет клинической ординатуры в институте. Так что в аллергологию я вьехал лихо на велосипеде, хотя каких-то других серьезный вкладов в советскую- аллергологию вспомнить не могу.

Так или иначе ординатуру я заканчиваю вполне успешно и к тому же имею специализацию условного «велосипедного аллерголога» . Воронцов, хотя естественно не оставляет меня на кафедре, но все таки (спасибо ему и за это) устраивает мне протекцию для работы на аллергологическом отделении детской городской больницы 2.

На отделение царила заведующая Ирина Борисовна Соколова и молодой Гена Новик, как ассистент- консультант, очень ловкий и неглупый парень, уже тогда кандидат наук,умело и главное по- советски правильно шагащий по жизни.Сейчас Гена возглавляет воронцовскую кафедру. Впрочем Гена, хотя и весьма юный консультант, но Ирина Борисовна всячески его обихаживает и отдает все надлежащие почести при входе. А уж что делалось на отделении,когда Сам Игорь делал обход , даже вспоминать не стану.

Вторая доктор на отделении- очень милая и неглупая вполне еще молодая женщина- по моему ее звали Нина Аршанская. Она всегда на вторых ролях и заднем плане. Сдержанна.Очень боится недовольства Ирины Борисовны, а ко мне,как мне казалось ,относится вполне доброжелательно.

В эту мизансцену я категорически не вписывался, потому что Ирину Борисовну я явно не вдохновлял. Я бы даже больше сказал, что я ей явно не нравился, но она осторожничала, потому что чуяла какие-то контакты между мной и Воронцовым, а потому боялась каких-то резких телодвижений.

Нет.нет. Никаких бурных конфликов или выяснений отношений у нас с ней не было,хотя Ирина Борисовна отличалась невероятной динамикой даже почасового настроения.Но я всегда понимал, что меня она воспринимает как некое неизбежное ,хотя возможно временное, неудобство, а может быть и зло ,рядом.

Зато работа была более чем спокойна.Нравилась ли она мне? Пожалуй, да, хотя необходимость постоянно по мере сил вписываться в сложные политические игры на отделении , перепады настроения заведующей, ее хорошие и плохие дни меня донельзя утомляли. Но все же я занимался медициной,как она мне тогда представлялась.Я частенько общался с представителями кардиоревматологии этажом ниже, очень тепло вспоминаю толкового и приятного совсем молодого кардиолога Володю то ли Баума, то ли Бауэра.Мы частенько покуривали с ним вместе на черной лестнице между этажами. Даже заведующая кардиологией со странным для совершенно русского человека именем Мирра мне благоволила гораздо больше чем моя непосредственная патронесса.Она часто рассказывала мне о своих круизах в том числе по Дунаю.Впрочем доверяла мне не полностью, поскольку разговор о ее нескольких днях в Австрии немедленно повергал ее в мрачное и очень сдержанное настроение.Мирра естественно и не подозревала что всего лишь через 3 года я в этой стране окажусь и притом надолго.

С медицинской точки зрения с высоты своего нынешнего опыта мне очень трудно понять почему мы мариновали месяцами бедных детишек в больнице без всякого реального ухода и без мам часто только для того, чтобы они получали иммунотерапию . Для меня ныне каждый мой пациент оказавшийся в госпитале- это мой персональный просчет и неудовлетворительная работа. В Союзе почему-то считалось что больной должен быть в больнице, при том что уровень ухода за детьми ,питания, и даже возможностей обследования были ниже всякой критики.Разумеется оценил я все это только, оказавшись в Америке.

Зато на отделении проводились некоторые очень интересные исследования.Меня например очень заинтересовали методики лечения астмы по Бутейко или Стрельниковой. В США метод Бутейко я мог бы озвучить в медицинском сообществе только под охраной личных телохранителей, но там в Ленинграде все это было очень интересно. Доктор Нина активно занималась лечением больных астмой иглотерапией, что тоже было весьма любопытно.

В целом же я точно не перетруждался и после трех часов дня частенько ездил поддежуривать в туберкулезный санаторий в Вырице, где мои основные функции сводились к торжественному снятию пробы еды, то есть проверки кухни на пищеблоки, после чего я удалялся в свою комнатенку, где меня никто как правило не тревожил до утра, а я занимался обзорами литературы для будущей научной элиты страны по крекингу и возгонки нефти.

Жизнь как бы стабилизировалась. Появился ребенок, семья.Есть деньги.Работа быть может не воодушевляла, но обычно и не напрягала, особенно в «хорошие»дни у Ирины Борисовны.Мое будущее однако мне было совершенно непонятно.

В 85-86 году к власти приходит Горбачев.Процесс ,если и не пошел сразу ,то чуть зашевелился.Некоторые из моих знакомых отказников начинают опять свой путь на Голгофу, подавая документы.Я однако никаких телодвижений не делаю. Во -первых категорически не хочу в энный раз попасть в отказ, да и ни при каком случае не готов подвести Игоря Михайловича. Все таки именно он устроил мне протекцию в больницу. Это для меня совершенно невозможно..

Хорошо помню ноябрь 1987 года. Как обычно вечером я сидел в своей комнатенке в Вырице и писал какие то обзоры.На улице было абсолютно темно и снегу до колен .Только постоянный перелай собак и вдалеке какие- то едва видные одинокие фонари. Тишина. А в комнате очень хорошо натоплено. Хотя отвратительный запах с кухни,- он меня всегда раздражал. Важно снимая пробу , я всегда говорил, что сегодня еда совершенно замечательная, хотя меня от нее воротило, да и от запахов с пищеблока у меня всегда сводило скулы.

Внезапная трель звонка в комнатке.Звонят из дома, сообщая, что только что звонили из ОВИРА и предложили немедленно подать документы на выезд. «Опять хотят поразвлечься, чтобы влепить очередной отказ?- спрашиваю Ирину.

-«Не знаю,инспектор сказала, что ситуация изменилась и ,если мы не передумали, надо подать долументы в течение 3- х недель»

Легко сказать.Конечно, Ирина Борисовна не мед и не сахар,но у меня вполне пристойная стабильная работа, более чем достойный доход. Ни при каких обстоятельствах я не могу подвести Игоря, у меня маленький ребенок, семья ,которую надо кормить, кстати даже наш брак не зарегистрирован. Отдать всю эту ситуацию на откуп новым подонкам, чтобы в очередной раз получить известие, что наш выезд нецелесообразен .

Но не пойти на этот шаг- предать все свои мечты за последние 10 лет, изгадить наверняка свое будущее и будущее своего сына.Смириться со всей гнусностью,которую ненавидишь и презираешь от А до Я.

Я решаюсь. Мы срочно подаем документы в ЗАГС,которые быстро принимаются в связи с общим ребенком и совершаю один из немногих в своей жизни, но совершенно непотребный поступок, о котором помнить буду всю жизнь. Звоню своему другу и прошу его помочь

устроиться на работу в подстанцию Скорой Помощи, где он уже работает заведующим , не обьясняя честно причину ( я у него впоследствие в Израиле попросил прощения, но все равно осадок от этого недостойного поступка у меня навсегда).

Немедленно иду к Главврачу больницы имени Крупской ( не помню его имени), про себя мы его называли «шкипер» из за его характерного вида и соответствующей бородки и с самым серьезным видом подаю заявлвние по собственному желанию в связи в переходом на работу в Скорую Помощь. Шкипер ни на мгновение мне не верит но моментально понимает ситуацию, хотя мне при этом ничего не говорит.Он подписывает заявление.

Все...мосты сожжены опять.

Мы расписываетмся с Ириной, подаем документы вместе, и я иду работать на Скорую.Нет никаких гарантий.Декабрь.Темно.Снег. И минимальная надежда.А вдруг?

Начинаю работать на детской Скорой,где мне даже нравится.Никакого коллектива не замечаю, поскольку все время в дороге с медсестрой и шофером.Но бывают интересные случаи. Отвлекают.А подсознательно только одна сверлящая мысль в мозгу тикает как часы. Разрешат или нет? Разрешат или нет?

Звоню домой из автомата по 10 раз на день. Нет ответа? Нет.Ответа нет?Не звонил никто? Сколько можно ждать?

Наконец Ирин голос в трубке.Едва слышно.

- Только что позвонили.Нам разрешили

-Ира, повтори,что ты сказала?

-Разрешили.

Разрешили? Я правильно тебя понял,- они сказали –разрешили .Ты уверена,Ира, ты не перепутала?

-Нет,они сказали что разрешили.

-Может быть это розыгрыш.Ты уверена что это звонили из ОВИРА.

-Да она представилась как инспектор ОВИРа и назвала свою фамилию

И ком в глотке. На улице холодно.Снег.Стою в будке телефон -автомата и глотаю слезы счастья и хриплю.Беззвучно хриплю.

А затем 14 дней. В течение 14 дней мы должны покинуть пределы СССР.Распродаем все книги. Отдаем 2 квартиры. Платим какие-то безумные деньги за право отказаться быть гражданами великого СССР. Деньги туда-сюда. Скорее.А вдруг поменяют опять решение, вдруг опять откажут.

И Наконец аэропорт.Ленинград-Вена.

Четко помню проход через пограничный контроль.Наконец-то.Где-то читал, что назад уже не возвращают.Хотя это только по закону.Здесь возможно все.

В самолете нас 12 семей многолетних отказников и несколько иностранцев. Самолет почти совершенно пустой. Очаровательные советские стюардессы обносят пассажиров подносами с красной икрой, семгой ,великолепным дессертом.Это из тогдашнего полуголодного Ленинграда.

Я пытаюсь закрыть глаза и не могу.Все время смотрю в иллюминатор,там ничего не видно. Серо. И вдруг по- русски через динамики красивый голос. «Уважаемые господа пассажиры, наш самолет пересек границу Советского Союза». И тут мы истошно закричали.