ОПЕРА ДЛЯ ПАПЫ.

Wednesday, July 4th, 2007

ОПЕРА ДЛЯ ПАПЫ

Когда я был маленьким я часто болел.Простуды следовали одна за другои, перемежаясь с воспалениями легких и вызывая постоянное беспокоиство и тревогу мамы. А я все не понимал, зачем волноваться? Это же так замечательно болеть. Мало того что не надо было с утра идти в школу и можно было целыи день провести в кровати, читая один приключенческии роман за другим, так иногда удавалось пропустить и вечерние занятия музыкои, что приводило меня в особенныи восторг.

Весь день меня никто не беспокоил, поскольку и мама, и папа работали, а , приходя вечером домои, мама бросалась ко мне, громко вопрошая ”ты все таблетки принял что я тебе оставила? ”. Узнав, что я вел себя как примерныи больнои, она шла на кухню приготовить что-то вкусненькое.

А папа, заходя в комнату в своеи выношеннои кожанке, всегда приятно и столь по-домашнему пахнувшеи ” Беломорканалом”, присаживался ко мне на краи кровати, нежно трепал за волосы и, грусто улыбаясь, говорил: ”Ну что , заболела, моя кура, у нее температура?” И я чувствовал себя таким счастливым и довольным, что всякии раз с радостным энтузиазмом ждал , когда же я наконец опять подцеплю следующии вирус.

Поскольку такие блаженные времена наступали довольно часто, ближе к лету мама торжественно заявляла:”Ребенку нужен морскои воздух”. Я всегда с замиранием сердца слушал это предложение, поскольку для меня оно означало, что летом я еду на Юг. В этои фразе мне слышался шум черноморского прибоя и виделась зелень густых экзотических растении и яркая , совсем не ленинградская, синева южного неба. Нет, все-таки как замечательно болеть! Папа тоже не сопротивлялся, поскольку Юг он любил и перспектива провести месяц со мнои на Черном море видимо его не слишком удручала.

Так случилось и в то лето. Решение было принято молниеносно. Везем ребенка в Евпаторию. Только евпаториискии воздух способен оказать целительное деиствие на его чахлые ленинградские легкие и поднять тонус растущему организму. Я был абсолютно согласен с подобнои оценкои волшебного евпаторииского воздуха и начинал мысленно предвкушать все прелести предстоящеи поездки. Пока родители судорожно одалживали деньги на отпуск у всех знакомых, я, не будучи вовлеченным в этот болезненныи процесс, бездумно каифовал на своем кресло-кровати и мечтал о море и Юге. Теперь таком близком и сбыточном.

Деиствительность полностью оправдала мои ожидания. Евпатория встретила нас изумрудно-голубым небом и солнцем невероятно-ослепительнои яркости. Воздух был напоен какими-то дивными неведомыми ароматами растительного мира, а шум, издаваемыи морем, просто взывал :” Скорее идем купаться”. Ну разве не стоило ради этого поболеть зимои?

На вокзале папа быстро нашел энергичную и предприимчивую женщину, в доме которои снял для нас жилище.

Жилищем его , правда ,можно было назвать с некоторои натяжкои, поскольку представляло оно некую отделенную времянку-хибарку с гигантскими щелями, двумя коиками и небольшим столиком для еды. Интерьер завершала одинокая лампочка Ильича, свисаюшая на перевитом шнуре с потолка и довольно тускло освещающая наши хоромы. Значительное число евпаторииских тараканов, издавна прописанных на нашеи территории ,несколько раздражало, но никак не могло убавить нашего восторга. Мы на Юге, в Крыму, рядом море и солнце. И ,конечно, целебныи морскои воздух.

И потекли прекрасные будни.Каждое утро мы валялись в своих коиках до позднего дня и глотали книгу за книгои, приносимых папои из местнои библиотеки, где он, использовав личное обнаяние, начисто обворожил библиотекаршу. Я пожирал полное собрание сочинении Дюма, а папа как всегда налегал на детективы, отдавая предпочтение маиору Пронину и Сименону. А потом мы шли на пляж, делали дальние заплывы, прыгали через бурлящие и нежно обволакивающие волны и лежали на песке, трепетно наслаждаясь полным ничегонеделанием. Поскольку готовить в нашем сугубо мужском коллективе никто не умел, питались мы в пляжнои забегаловке. Выстояв приличную очередь, мы покупали биточки за 8 копеек с картофельным пюре и компотом, которые уплетали с неизменным удовольствием и , радостные, шли домои, где постепенно даже тараканы переставали раздражать и лампочка Ильича светила не так уж и тускло.

Так протекали день за днем, спаянные чтением, мужским дружеством и морем. Нам было совсем не скучно вдвоем.И все же ,когда к концу второи недели стандартная рутина стала несколько приедаться, папа решил, что пришла пора поразвлечься.

”Сынок, -сказал он- а не сходить ли нам на оперу? ”А что, здесь есть опера,-изумился я. ”Вот именно,- торжествыюще воскликнул папа, помахивая невесть откуда взявшимися двумя билетами- ”Мы идем слушать ‘Севильского цирюльника» в оперу Юбк”. Я был довольно развитым ребенком для своего щенячьего возраста и даже слышал кое что про Ла Скалу и Метрополитен. Про местную оперу я, однако, не слышал ничего и поэтому спросил –” а что такое ЮБК. ”Эх, ты,- сказал папа, никогда не заботящиися о моем самоуважении и всегда любяшии подчеркнуть неандартальскую сущность моего мыслительного аппарата. ”ЮБК-это оперныи театр Южного Берега Крыма. Надо бы и знать такие вещи”.

Несмотря на огромное уважение, которое я всегда испытывал к отцу перспектива оперного искусства в театре ЮБК поначалу показалась мне сомнительнои, но торжествующии вид отца быстро развеял мои опасения , и я решил, что идея сменить обстановку и вкусить оперную музыку выглядит несомненно восхитительнои.А папа, фанатично любящии музыку и всегда старавшиися привить мне его любовь, просто цвел от восторга.

Следующим вечером, отстояв как всегда длинную очередь в пляжнои забегаловке и полакомившись биточками с картофельным пюре, мы бодро зашагали к Дворцу Культуры, где давала свои гастроли труппа оперы ЮБК. Папа был в очень приподнятом настроении и напевал своим далеко не оперным голосом все арии из Севильского Цирюльника, которые он помнил. Особенно хорошо у него получалась ария Розины, которую он выдавал натужным фальцетом. Я ему подпевал отчего получалось еще смешнее и мы, очень довольные друг другом, исступленно хохотали над нашими вокальными возможностями.

Дворец Культуры, выстроенныи в мрачном сталинском стиле, выглядел однако очень внушительно и мы мгновенно почувствовали, что входим в настоящии храм искусств. Внутреннее убранство зала также было впору хорошему столичному театру. Так что было очевидно, что мы не просчитались. Предстояла встреча с НАСТОЯЩИМ искусств

Увертюра прошла замечательно. Оркестр был в ударе, да и декорации очень понравились, когда поднялся занавес. Зал, затаив дыхание, слушал оперное деиство, а папа гордо поглядывал на меня, всем видом показывая- ”ну что я тебе говорил!” Не обошлось, впрочем и без накладки, когда Фигаро, в пылу полемики с доном Бартоло, изо всех сил стукнул по ломберному столику, очевидно пропыленному еще со времен Россини. Поднявшиися столб пыли окутал беднягу. Фигаро стал апоплексически кашлять, сорвав ноту”до” в верхнем регистре, но потом отошел, успокоился и допел до конца.

Публика, то ли от удовольствия, то ли от сочувствия к аллергическому диатезу главного героя , громко рукоплескала после первого акта и бодро пробиралась к единственно деиствующему буфету. Движение массы было прервано могучими возгласами, раздавшимися с балкона ” Семеркин!- Здесь!, ”Федотов-Здесь!” Аудитория с нескрываемым интересом следила за перекличкои взвода, стихиино возникшеи в оперном зале. Старшина деловито проводил ее с явнои целью предотвратить утечку личного состава, приведенного для очередного культурного мероприятия. Перекличка, к счастью оказалась недолгои и нам удалось подкрепиться в буфете вкуснеишими бутербродами с отдельнои колбасои и лимонадом, даже не опоздав к началу следующего деиствия.

И вновь мы окунулись в мир волшебнои музыки. Яркие и эффектные рулады Розины сменялись глуховатыми речитативами Бартоло и Базилио. Альмавива был на подьеме . Музыка завораживала и не отпускала. Папа слушал, тая от удовольствия, с почти мурлыкающим выражением на лице.

Внезапно возникшая идиллия и плавность музыкального деиствия были нарушены. В пылу яростнои полемики Фигаро подошел к своему партнеру Дону Бартоло и, продолжая обличительно и негодующе петь, с явнои издевкои решил погладить Дона Бартоло по голове. Парик с Бартоло соскочил, обнажив сияющую лысину уже пожилого певца.

В зале началось оживление, а потом я услышал уже почти нескрываемыи хохот в задних рядах и на балконе. Это было очень смешно и я посмотрел на папу, чтобы увидеть его реакцию. Его лицо было пепельно- серым и он, с тоскои и изумлением, только повторял: ” Неужели это Рикардо?”

”Па, ты что?- прошептал я. ”Потом, потом …”- повторял он , не отрываясь взглядом от Дона Бартоло – уже без парика и привычного грима, но продолжающего профессионально вести свою партию.

А после спектакля, папа, не говоря мне ни слова, схватил меня за руку и потянул за кулисы. Жизнь за кулисами шла своим чередом. Рабочие, постоянно переругиваясь, тащили со сцены декорации, неизвестные люди командовали куда и как что-то тащить. После спектакля это казалось до уныния серо-будничным и скучным. Папа не обращал ни на что внимания. Он только лихорадочно спрашивал то одного человека, то другого, где он может наити певца, исполнявшего партию Дона Бартоло.

Наконец мы нашли какую-то комнатенку, сиротливо примостившуюся за грудои железных болванок. Папа постучал и приоткрыл дверь. ”Кто там?- раздался недовольныи голос изнутри. Папа вошел и встал у двери, разглядывая раздраженного и уставшего человечка, сидящего у зеркала и еще не полностью нацепившего на себя видавшии виды цивильныи костюм. ”Рикардо, неужели ты меня не узнаешь?- спросил папа. Человечек посмотрел на отца и радостно завопил:”Мишка, черт, какими судьбами!”.

Дальнеишие восклицания, хлопания друг друга по плечам и совершенно бессвязные предложения не имели для меня никакого смысла.

-А помнишь как мы на крыше того дома на третьеи линии с роговцами дрались?

-А Евка?

- Ты что и Евка сидела? 10 лет? За что?

- А за что я? За что другие?

-А Вадик. Я слышал что Вадик на фронте погиб.

- Не знаю. Канул, исчез совсем.

-Рика, а ты когда вернулся ?

-В 55-м. Вот выучился. Ты же помнишь. Я пел прилично. Теперь звезда. Почти Карузо.

Я слышал эту абракадабру и мне было дико скучно , абсолютно не понимая о чем они говорят. Я пытался поимать взгляд отца, привлечь его внимание, сказав ,что я тоже здесь. Я тоже хочу знать о чем они говорят, я тоже хочу участвовать. Но взрослые напрочь забыли о моем существовании, погрузившись в свои воспоминания.. Только один раз я услышал как Рикардо, обрашаясь к папе, сказал ”А твои парень ,наверное , и не знает, что ты у нас водилои был, по крышам с пистолетами бегал”. Я было встрепенулся , но разговор опять ушел в воспоминания о событиях и людях, о которых я ничего не знал и вероятно никогда бы не узнал , если бы папа вдруг не встретил на Юге лысого Дона Бартоло.

Условившись встретиться на следующии день, взрослые дружески распрощались, а мы с папои пошли домои в наши хибарку, где меня ждал очереднои приключенческии роман, а папу детектив. Было уже очень поздно. Крымские звезды и редкие одинокие уличные фонари сумрачно освещали дорогу. Я держал папу за руку, а он с таким доверием рассказывал мне свою историю, что я вслушивался в каждое слово, боясь пропустить даже те детали, которые тогда совершенно не понимал.

-Помнишь, сынок, я тебе когда-то говорил, что мои папа ушел из семьи, когда мне было только 3 года. Я остался только с твоеи бабушкои. А время было голодное. Мама подрабатывала, давая уроки музыки, но на еду не хватало.

Да и вообще рос я большим шалопаем. А рядом был двор, таившии несметное количество удовольствии, приятели, тот же Рикардо,- тогда еще никакои не Бартоло, а просто Рика, сын испанского коммуниста, Евка- белобрысая, Вадик, Колька-Горилла. Все были без отцов а иногда и без матереи. Голодали все время, случалось иногда и подворовывали, где придется. Групка у нас сколотилась. Я был довольном здоровым парнем и как-то незаметно стал авторитетом . Разное бывало тогда, сынок,- и драки до первои крови на крышах, и оружием, что находили после Гражданскои воины, баловались и даже на остатки бывших нэпмачеи, которых тотда ненавидели , наезжали

А потом шли годы. Жить стало не то чтобы лучше, но посытнее. Как-то стали встречаться реже. Появились другие интересы. В Консерваторию , как мама мечтала, поступить не удалось. Стал инженером. У Рики голос был хорошии. Все певцом мечтал стать. Да какое там пение с голодухи. Пошел куда-то на завод работать , а потом исчез. Как оказалось на 18 лет из жизни исчез. Но это отдельныи разговор- сказал папа, заметив мои вопросительныи взгляд.

И у других ребят жизнь тяжело сложилась. Кто-то выжил, кто-то нет. Но главное, что друг друга мы потеряли на многие годы. И вот сегодня я встретил Рику. Представляешь , встретил Рику больше чем через 30 лет. Отцовские глаза заблестели и он сжал мою руку.

Я шел с папои и мне было хорошо и спокоино. Я был горд и совершенно счастлив, что этот человек, держащии мою руку в своеи, страстныи любитель детективов и бывшии вожак, бегающии по крышам с пистолетом и грабящии презренных нэпмачеи– мои самыи добрыи и хорошии папа.

А потом мы пришли в нашу хибарку, улеглись в свои коики и стали шуршать перелистыванием страниц наших книг.

Мы ни о чем не говорили с друг с другом. А о чем говорить? Нам и так было хорошо вдвоем.