Я В ДОЛГУ ПЕРЕД ВАМИ

Wednesday, July 4th, 2007

Доктор Б. Бальсон

Это был хороший «Дом для престарелых». Современное здание с новенькими стеклопакетами. Пластик после недавнего ремонта. Два этажа. На первом – прикованные к постелям и не способные передвигаться «колясочники», как говорили обитатели Дома, а на втором -«ходячие». По 50 человек на каждом этаже. Три санитарки и медсестра в смену.

«Наш стардом», – с гордостью говорили жители станицы Камышеватская Краснодарского края. «У нас он был с хорошей репутацией, – рассказывает жительница Галина Ребрик. -Устраивались в него из нашего и из соседних районов».

«Был» – потому что его больше нет. В ночь с 19 на 20 марта он сгорел дотла. Вместе с 63 своими обитателями. Их опускали в землю молча. При жизни о них не очень-то и вспоминали, а после смерти не так чтобы очень и оплакивали.

Некоторые гробы были открытыми. Многие старики задохнулись от угарного газа, когда горел пластик на 2-ом этаже, так что лица покойных не были обезображены. Многие, однако, сгорели в огне, и гробы были закрыты, поскольку смотреть на погибших было нельзя. Среди тех, кого хоронили в закрытых гробах, были старики Быков и Аикина. Они жили в Доме вместе. «Быков был здоровым бойким мужиком, Аикина – «колясочница», но они дружно жили, – вспоминает станичница. – Их сюда из Ейского Дома престарелых привезли, там мест не было. Они всегда рядышком были. Он стал, наверно, ее спасать, да вместе и сгорели. При жизни никому нужны не были, вот Господь их и прибрал».

Некоторые гробы «бесхозные»: у погибших не оказалось родственников. А у некоторых гробов люди – они только что прошли процедуру опознания трупов. Впрочем, больше всего людей пришли хоронить медсестру Лидию Паченкову. Когда загорелся первый этаж, она стала вытаскивать парализованных больных через окно на улицу. Там человек тридцать было. Свою пациентку Аню Шеремет Лидия вытащила, но сама не спаслась. Задохнулась. А санитарка Таня Супрун и ее муж Саша, живущие по соседству с Домом, били стекла на втором этаже и помогали вытаскивать стариков, когда первый этаж уже полыхал. Удалось спасти 15 человек.

А потом приехали пожарные. Через 50 минут после начала пожара. Спасать уже было некого. Пожарные ехали из Ейска и станицы Кухаривка. Это 30 и 50 километров от места пожара. А в Камышеватской пожарную часть закрыли в прошлом году, поскольку не было денег платить пожарным. «Была бы «пожарка» – спасли бы всех, – говорит житель Камышеватской Александр Бушко.

Была, правда, возможность все равно спасти стариков. В соседней Моревке на птицефабрике были пожарные машины, но директор Елена Проскура не пожелала послать наряд. Вот и ехали пожарники из Ейска к догорающему зданию около часа. А между тем Супруны еще разбивали стекла на втором этаже и пытались вытаскивать стариков. Там еще живые были». «А один, бойкий такой, – рассказывает Таня Супрун, – даже сам выпрыгнул из окна. Ткаченко, кажется. Живой, вроде. Ткаченко повезло, другим нет…»

Более половины стариков, живших в «Доме для престарелых» имели родственников и близких людей. Житель станицы Камышеватская: «К примеру, умерла бабушка, дед остался. Тут невестка и говорит: давай мы деда в «стардом» сдадим, он мешает нам, бухтит и тарахтит. Так и сдавали родственников».

После опознания трупов спешно появившиеся на похоронах родственники решили срочно обратиться к губернатору края, дабы получить законную денежную компенсацию от властей. На похороны губернатор Краснодарского края Ткачев не успел: он только вечером прилетел из США, где изучал игорный бизнес. Прибыв на родину, Александр Ткачев немедленно уволил главу Ейского района и сообщил внезапно появившимся родственникам, что денег он им не даст, поскольку те сами сдали стариков в учреждение и поэтому денег не заслужили…

* * *

Все эти подробности известны из многих публикаций и передач СМИ. Они потрясают!

Я вспоминал эту историю совсем недавно, когда меня пригласили прочитать лекцию в одном из дневных домов для престарелых нашего города, называемых многими «детсадами». Великолепные огромные комнаты отдыха, залы для игр, просторная столовая, лекционный и концертный зал, комнаты для массажа и педикюра. Я прекрасно понимаю, что люди, вкладывающие в дело свою энергию и предприимчивость, делают это себе не в убыток. Но и бизнес бывает разный. Бывает на прахе погибших. А бывает – на благо живых. Я не могу не сказать «спасибо» этим людям. Они делают достойное, благородное дело.

«Мы живем при коммунизме, доктор», – улыбнулась одна из моих пациенток. Нет, господа! Вы живете не при коммунизме. Вы просто живете в стране, где давно уяснили, что качество жизни определяется совсем не количеством долларов или автомобилей на душу населения, а тем, насколько достойно живут наши мамы и папы. Потому что душа страны – в том, как живут ее старики. Не взрослые и даже не дети. Потому что жизнь детей, возможно, определяет будущее страны, но жизнь стариков наверняка определяет ее настоящее. Ее духовность. Благородство. Доброту. Человечность. Это понимает моя страна. Понимаем ли это мы?

Среди поразительных этических перемен, происходящих в обществе, одна особенно часто заставляет меня размышлять и анализировать. Почему понятие долга родителям и любви к детям кардинально сменилось на долг детям и, в лучшем случае, «телефонной любви» к родителям? Нет, мы, конечно, перезваниваемся с нашими стариками, осведомляемся об их здоровье и даже периодически подвозим их в магазин за покупками. А в больших перерывах делаем свои дела и истово отдаем долги своим детям. Вот и моя пациентка, милейшая дама, только что после тяжелой операции, не может прийти ко мне на прием сегодня, поскольку «обязана в этот день помочь детям понянчить внуков». Долг помочь детям с руками в гипсе? Что с нами происходит, господа?

Мы сами постоянно внедряем в сознание, что наш долг в том, чтобы наши дети все имели, получали, узнавали. А ДАВАЛИ? Научить их этому -разве не наш главный долг? И разве не с этого начинается то, что мы называем – ответственность, компенсировать отсутствие которой вряд ли могут все элитные университеты и золотые запасы Вселенной. Поскольку, не имея чувства ответственности, человек никогда не сможет сделать счастливыми ни людей вокруг, ни себя самого. А разве не этого мы хотим больше всего для наших детей?

А наши родители стареют. У них портится характер. Они часто раздражают своими болячками и проблемами. Они требуют внимания, которое мы гораздо охотнее отдаем нашим детям. Именно в них мы видим свое будущее, а какое уж будущее в стариках? Да и не голодают наши родители и ходят в замечательные «детсады». «Чего-чего, а денег у них хватает», -говорят мои знакомые. Денег им хватает – хватает ли нам совести? Вот в чем вопрос. Да и не требуют они от нас ничего. И тащили они нас через блокаду и войны, лагеря и голод, «жидовские морды» и «пятый пункт» совсем не для того, чтобы мы им отдавали какие-то долги. О долгах не напоминают. Долги отдают.

«Мы в ответе за тех, кого приручили», – написал когда-то Сент-Экзюпери. А я смотрю на изборожденные морщинами лица отцов и матерей, внимательно слушающих мою лекцию в «оазисе коммунизма», и думаю, что мы в гораздо большем ответе за тех, кто приручил нас. Это наш долг. Долг оставаться людьми.

Я часто прихожу сюда. Здесь долго не стаивает снег. Часто ветрено и сыро. Да и серо-черные обелиски с могендовидами навевают вселенскую тоску. Здесь похоронена моя мама. Я прихожу сюда не для того, чтобы вспомнить ее. Я ее всегда помню. Не для того, чтобы помолиться. К сожалению, я никогда не умел этого делать. Я прихожу сюда за советом. Потому что я знаю, что мама всегда меня выслушает, и возможно, я услышу, как мне нужно поступить сегодня. Она ведь всегда мне помогала. Даже после смерти.

А последние восемь месяцев своей жизни она была недвижная, без сознания и меня не узнавала. Даже когда я таскал ее в туалет или кормил сгущенной смесью, чтобы она могла ее проглотить. А один раз, когда я притащил ее в кровать, она пришла в себя, открыла глаза, посмотрела на меня и спросила: «Ты покушал, сынок?» А потом она закрыла глаза. Больше она в сознание не приходила никогда.

Холод. Кладбище. Мрачно.

Шелест листьев опавших.

Ветер бьёт по щекам.

Сбить пытается с ног.

И как будто ты смотришь,

И во взгляде уставшем

Я читаю: «Укройся,

Не замерзни, сынок».

Наши мамы уходят

В темноту мирозданья.

Мы стоим у подножья,

У гранитной плиты.

Так в какой же стране ты,

Стране без названья?

Я пришел к тебе, мама.

Я пришел – где же ты?